Марина Земляных: Корни подросткового насилия - в семье

 

Марина Земляных: Однозначно ответить нельзя. Это черта времени, это какая-то одна причина или их несколько. Давайте начнем с того, что насилие всегда существовало, сколько существует человечество. В тех или иных проявлениях. Можно сколько угодно говорить про то, как детей наказывали, в том числе и в детских учреждениях, на абсолютно законных основаниях. Возможно, вы слышали, что в Англии до 67 года было официально разрешено наказывать детей физически и достаточно жестоко, надо сказать. Оно всегда существовало. Где-то было узаконено традициями или даже законом. Естественно, поведение взрослых, которые демонстрировали физическое насилие, оно распространялось и на детей, дети это копировали. То есть это всегда было. Если говорить о причинах вообще, что с нашими детьми сейчас происходит, то я бы назвала, наверное, их несколько. Одну никогда не выделишь. Первое – это то, что у многих детей, на мой взгляд, не формируется то, что мы называем «высшими эмоциями». Не просто гнев и радость, как у нас эмоции есть, а комплексные: сострадание, сочувствие, сопереживание. Скажите, пожалуйста, человек, который уже сформировал у себя комплекс сопереживать, он совершит подобное? Ну, наверное, если у него только помрачение сознания или что-то с психикой случилось. Однако если у него это не сформировалось, то может.

 

М.З.: А теперь давайте «почему». Это формируется только, в основном, под влиянием воспитания. Домашнего, семейного воспитания. Когда нет эмоционального контакта между родителями и детьми, то, соответственно, все эти чувства они просто не вырабатываются. 

 

М.З.: Я думаю, кризис семьи здесь имеет очень большое значение. Не единственное, но очень большое.

 

М.З.: Ну, начнем, во-первых… Опять чуть-чуть вернемся к семье: есть семьи, где говорят о том, что ты должен быть жестким, жестоким, я не знаю там, брутальным, чтобы выжить в этом кошмарном, жестоком мире. Это у нас уже как стандартная такая формула в некоторых семьях и в воспитании детей: «Будь сильным и ты выживешь». А понятие «сильный» - ты должен переступить через что угодно. С этим можно столкнуться, это так. А теперь другой аспект, если говорим о сложных причинах, это так называемые «информационные потоки». Ведь понимаете, когда, например, я начинала работать в 80-е годы, казалось чем-то отвлеченным фраза «влияние информационных потоков на сознание человека». Ну что там – несколько газет, три телеканала – какие потоки, какое влияние? Вот сейчас мы, наконец, пришли к тому, что это надо серьезно оценивать. И надо сказать, что специалисты, которые, например, работают с влиянием Интернета на детей, в том числе с аспектами насилия через Интернет, сейчас, например, появился такой термин как «кибербуллинг», то есть преследование, унижение, оскорбление через Интернет, они даже на Западе не так давно работают. И я на одной из последних конференций была, и там часто звучала фраза, что «у нас больше вопросов, чем ответов».

Мы с этим влиянием не справились. Если уже говорить конкретно, разумеется, детям сейчас доступно в Интернете все. Двумя нажатиями на мышку можно открыть любой порносайт практически. Вот эти смешные окошки, которые всплывают: «Тебе есть 18 лет? Или нет?». Вот это не надо никого смешить! Как будто они нажмут кнопку честно. Они могут посмотреть все что угодно. Не говоря уже о том, что идет с экрана телевизора.

 

М.З.: Разумеется. Разумеется. Давайте сложим две эти вещи вместе. С одной стороны, в семье, например, не очень хороший эмоциональный контакт между родителями и детьми и, кроме того, культивируется некое такое негативное отношение к жизни: «Будь сильным, будь жестоким и тогда ты выживешь и будешь успешным». С другой стороны есть внешние каналы, по которым ты всегда можешь скопировать модели поведения, как можно быть сильным и жестоким. Вот этих рецептов более чем достаточно. Они просто готовые, вот так вот подаются. Героика криминальных структур у нас просто льется с экранов. Эти персонажи всегда показываются как герои. Давайте будем смотреть правде в глаза. Потому что дети и подростки зачастую их воспринимают как поэтику зоны, поэтику криминальных отношений.

 

М.З.: Уголовная культура? Они откуда-то это взяли. Скорее всего, они это взяли либо из каких-то фильмов. Не думаю, что из книг, сейчас, к сожалению, все меньше и меньше читают подростки. Или из Интернета. Они могли смотреть или сериал, или где-то встретить на форуме подобные рассказы, или, извините, посмотреть жесткое порно, оно сплошь и рядом, оно доступно. Что угодно. Мы не знаем. Но то, что они готовые рецепты получают – это да. А теперь, смотрите: в людях в любом случае, как мы уже сказали, заложено некое свойство жестокости и агрессии. Если он воспитывается в такой среде, где ему дают воспитание чувств сострадания, сочувствия, – какие-то этические нормы, он, скорее всего, этого не делает. Если этого не дано, то он уже склонен. Плюс на него сыплются готовые рецепты. И третья вещь – у наших детей масса дыр во времени. В подавляющем большинстве случаев они ничем не занимаются, кроме того, что висят в Интернете или в социальных сетях. Внешне часто бывает все хорошо. Но что такое отсутствие эмоционального контакта? Это тогда, когда, как правило, невозможно узнать, что творится внутри у ребенка. То есть внешне он демонстрирует одну модель поведения, и есть вторая какая-то жизнь, и она, как правило, не доверяется родителям. Тем более уж не доверяется школе. Она доверяется сверстникам.

М.З.: Мы с вами этого точно не знаем. Поэтому я, наверное, даже не буду это комментировать. Я могу только сказать отвлеченно, что подобная модель поведения возможна. По разным причинам.

 

М.З.: Оно никогда не бывает однозначно позитивным. Оно чаще бывает и двойственным, и тройственным. Если говорить о последствиях насилия, то человек может одновременно переживать и боль, и стыд, и страх, и, тем не менее, привязанность. И вот некое чувство привязанности или какого-то относительного, если так можно сказать, позитивного отношения, встречается в случаях, когда была сформирована какая-то зависимость. Я имею в виду, естественно, зависимость психологическую. Тогда, когда жертва в чем-то зависима от насильника. Или тот же насильник в обыденной жизни является защитником этой жертвы, покровителем этой жертвы или дарит ей подарки. Или вообще представляет собой тот объект того эмоционального тепла, которого у жертвы нет в другом месте. И такое может быть. Это звучит, конечно, очень искаженно.       

 

М.З.: Пример конкретизировать? Слабый подросток, который все время ищет защиту, покровительство среди сильных. Приобретая эту защиту, он чувствует себя спокойнее, он чувствует себя комфортнее. Он знает, что на него никто не посягнет, потому что у него есть, так называемый «защитник». А дальше, если это длится довольно долго, то для защитника он готов сделать многое. Он уже становится абсолютно зависимым. 

 

М.З.: Может быть и так. Хотя, еще раз говорю, что вряд ли это однозначно.

М.З.: Ну, давайте не так фатально. Теперь вот показали. У нас столько всего показывают. Есть шанс, что и эта история забудется. Очень хотелось бы, чтобы она не забывалась для тех, кто ощущает свою ответственность за все эти вещи. Я имею в виду и родителей, и тех, кто занимается электронными средствами массовой информации. Я могу однозначно сказать, данному ребенку и вообще любому ребенку, пострадавшему от насилия, нужна помощь специалистов. 

 

М.З.: Это все вместе. Это эмоциональное, физическое и сексуальное насилие. Ну, задумайтесь. Это все три вида вместе.

 

М.З.: С серьезными, на самом деле. Особенно если это сексуальное насилие. Вообще, согласно профессиональным подходам сила травмы, наносимая при сексуальном насилии, приравнивается к силе травмы, которую человек получает при терактах, войнах и стихийных бедствиях. Соответственно, мы можем ожидать развития посттравматического стрессового расстройства.

 

М.З.: Посттравматическое стрессовое расстройство – это расстройство, которое возникает у людей, когда они переносят очень тяжелые психические травмы. То есть которые могут явиться травмой для любого стрессоустойчивого человека, очень стрессоустойчивого. Тем не менее, это может быть травмой. Это и нарушение сна, это и эмоциональная неустойчивость, это и срывы, это какие-то воспоминания кошмарные и так далее. По- разному протекает. Все зависит, конечно, от индивидуального случая. Проблема в том, что это в дальнейшем может выливаться и в депрессии, и чего мы всегда очень боимся - в дальнейшем в дезадаптацию. То есть личность становится другой. Ей тяжело в обществе уживаться. И есть худший вариант развития событий. Я не хочу сказать, что все жертвы насилия становятся насильниками, но определенный процент существует. То есть такой механизм, когда жертва насилия, если не получает никакой помощи и ей не помогают справиться со всем этим, рано или поздно начинает искать младших, более слабых для того, чтобы осуществить насилие над ними.

 

М.З.: Да. Компенсация или перераспределение модели. Например, как физическое насилие. Например, если ребенка жестоко наказывали все его детство, чаще всего мы просматриваем два пути. Либо он будет вести себя со своими детьми по совершенно противоположной модели и никогда их не наказывать. Но может быть и иной путь: как только он сталкивается, заведя свою семью и детей, с проблемами (всегда это не только радость, но и некая проблема), он быстро вспоминает модель поведения своих родителей, и использует это как путь разрешения этой проблемы. Он начинает физически наказывать этого ребенка. Знаете, вот эта библейская фраза что «насилие порождает насилие», - она в общем, практикой подтверждена тоже.        

М.З.: Я думаю, что нужно. Вообще-то по правилам нужно… я думаю, это все и сделают, если там действительно какое-то дело ведется, всегда проверяют на психическое здоровье, в первую очередь. И если предположения каких-то нарушений отметаются, в дальнейшем - это какое-то консультирование. Опять же, если родители сочтут нужным это делать. А как они будут отвечать – это, наверное, будут решать соответствующие структуры. Если в общем говорить, то, конечно, люди проходят через определенные программы: воспитательные, реабилитации… Есть в мире определенный опыт. Но надо сказать, что даже мировой опыт, даже в самых развитых странах, где психологическая помощь девиантным подросткам идет на самом высоком уровне, к сожалению, он нам дает результаты 40 на 60. И 60 – это не самый успешный результат. Так что…    

 

М.З.: Она есть, но тогда, когда это начинается только в 13-14-летнем возрасте, а не раньше, то она все меньше и меньше становится.

 

М.З.: Оно - из тех трех факторов, о которых мы говорили. Насилие становится постепенно некой нормой. Под влиянием, в частности, и средств массовой информации, и электронных средств массовой информации. И к нему начинает меняться отношение, к нему начинают относиться гораздо спокойнее.