Никто не обязан знать, что это за город, поэтому я сначала его представлю. Город Сосновоборск – очень типичный, и говоря о том, что я видел и слышал, что испытали члены моей семьи, я говорю о типичном явлении. Это моногород, возникший вокруг одного громадного предприятия. В 1970 году было принято решение построить Красноярский завод автомобильных и тракторных прицепов и полуприцепов, так он назывался. И строили этот громадный завод в 20 километрах примерно от тогдашней северной границы города, буквально в чистом поле. Вокруг – сосновые леса, и городок, возникающий там (сначала район Красноярска, потом рабочий поселок) называют Сосновоборск. Красивое название, городок маленький, в 70-е годы там жило не больше 15 человек, к началу 90-х – около 30, сейчас там живет около 40 тысяч человек.
До тех пор, пока жил завод, он давал жизнь населению города. Завод был громадный. Я помню однажды гулял вокруг него – 15 километров по периметру. Сейчас на этом заводе можно снимать фильм о последствиях атомной войны или апокалипсиса. Полный конец всему. Завода как такового не существует, он просто заброшен. Но население города растет, потому что в нем более дешевое жилье. Так что город Сосновоборск растет даже быстрее Красноярска. Город брошенный, город, в котором происходит то же самое, что и во всей России. Причины очень просты: в городе Красноярске есть великолепные медицинские центры. Когда я ложился на операцию на сердце, в кардиоцентр в Красноярске, мне сказали знающие люди: "Да знаешь, здесь уровень международный". И я совершенно точно могу сказать о нескольких других случаях: уровень – да, не хуже, чем в Москве или в зарубежных серьезных центрах. Но даже на окраинах Красноярска, а тем более за его пределами, уровень медицинского обеспечения совсем другой. И причины этого очень понятны. Ну простите, но грубо и жестоко давайте называть вещи своими именами. Во-первых, я лежал по ковиду в палате из семи человек. Семеро мужиков примерно моих лет, они или водят маршрутки, или строят дома. У них нет ни счетов в швейцарских банках, ни известности какой-то, ни ученых степеней, ни возможности обратиться к высшему начальству где-то в Красноярске. Это просто обычные пролетарии. Ну да, они вот такие, многих из них от водки за уши не оттянешь. Такие люди обеспечивают работу современного производства, современной экономики России. Это наш народ, какой есть. Люди не могут о себе заявить, и что бы с ними ни делали, им трудно даже пожаловаться: они не понимают, куда, когда, кому и кто их будет слушать. Это же не какие-то яркие, богатые, обеспеченные люди. И вторая причина. Понимаете, есть такой старый очень умный анекдот: зашла телка какого-то крестьянина на барское поле и сожрала там какое-то количество пшеницы, паслась там. Крестьянину говорят: "Пойди к барину, попроси его. Он же тоже человек, может, отпустит твою телку". А тот спрашивает: "А с кого барин? Ежели он с панив, то пийду, а колысь вин с мужикив, то не пийду". А ведь мудрый анекдот. Руководство города Сосновоборска и большинства других городов, оно не "с понив", оно "с мужикив", а это – самое скверное. Когда мужик поднимается из грязи в князи, он начинает о себе очень высоко мнить. Он же поднялся, а почему эти вот сволочи не захотели подняться до его уровня. И отношение к ним соответствующее – я же сумел. Как же я не люблю этой психологии, но она имеет место быть. Поэтому Сосновоборск – это типичный, обычный город российской медицины, где все типичнее и обычнее, чем в Красноярске и БСМП, где я лежал после Сосновоборска.
Итак, мои вопросы к медицине города Сосновоборска. Начнем последовательно. Когда я сам себя почувствовал больным, я начал звонить в поликлинику. Звонил раз 25, и это не преувеличение. Первый раз не считал, на второй день стал считать. Ну почему нельзя поставить два телефонных аппарата и посадить двух девочек с 10-классным образованием, чтобы они отвечали на звонки? Ну скажите мне, дураку, который не имеет прямого отношения к медицине, который сам жертва и пациент медицины. Да, у меня был дикий кашель, я начинал болеть ковидом, но у меня еще было много сил. Спустя 5-6 дней я бы не мог сидеть 40 минут или полтора часа и набирать беспрерывно телефон. А у реального больного старика не будет сил. Одинокий старый человек просто умрет, он не вызовет врача, не дозвонится. Первый вопрос: как так? Почему нельзя посадить двух, при необходимости трех девочек на три телефонных аппарата? Почему так трудно?
Второй вопрос. Вот я заболел, пошел в поликлинику, мне тут же сделали тест, на другой день позвонили и сообщили, у меня подтвердился ковид. Но ведь моя падчерица, Олеся Андреевна Сергиенко, тоже болела. Когда меня госпитализировали, она уже была больна. Приходит врач раз, второй, третий, неохотно, не сразу, но приходит. Мама Олеси, Анна Викторовна Сергиенко, моя жена, громко кричит в телефон: "У ребенка температура 40!". Врач приходит и говорит: "Да, температура есть. Пневмония, по всей видимости". Так возьмите мазок! Нет, не берут. Почему не взяли мазок? У Олеси Андреевны мазок взяли на десятый день заболевания, и, конечно же, показало, что болезни уже нет, все верно. На десятый день заболевания что бери мазок, что не бери. Кстати, у Анны Викторовны вообще не взяли мазка, а антител у нее больше 30. В данный момент у нее сильная слабость. Ковид у нее был! Но он не был диагностирован. У Олеси Андреевны на 10 день ковид конечно не был диагностирован, и их доставили в терапевтическое отделение. Причем приключений у жены было много. Она приходит в соответствующее заведение, в приемный покой, а ей говорят: "Знаете, сейчас пятница, все ушли домой. Вы в понедельник приходите". А ребенок-то лежит с температурой 40. И Анна Викторовна вызывает в очередной раз скорую помощь, ей повезло. Год назад приезжала та самая бригада скорой помощи – ребята отвозили Олесю Андреевну с тогдашним тяжелым диагнозом "шизофрения". Ребенок у нас инвалид первой группы, взрослый инвалид по психиатрическому заболеванию. Врачи узнают пациента, посовещались между собой, сказали: "Ну собирайтесь, повезем". По блату доставили в соответствующее отделение, но ведь официально Олеся не ковидная. У одной вообще тест не взяли, у другой взяли с опозданием, и помещают их в терапевтическое отделение. Уже интересно. Скажите, почему не взяли тест вовремя? Я могу предположить, но буду глубоко непристойным, это абсолютно политически некорректное предположение. Поэтому делать я его пока не буду, но готов сделать, готов его публично озвучить. Но пока давайте пощадим ребят.
Дальше интереснее. Вот люди находятся в палате, причем одну Олесю оставить нельзя – она плохо понимает окружающее. Без мамы лежать она не может. С одной стороны, мы, видимо, должны заходиться в приступах благодарности, что Анна Викторовна, что я. За то, что ей официально позволили быть с Олесей, она ведь даже в данный момент не является официальным опекуном. Мы не успели оформить опекунство: Олеся Андреевна стала взрослым инвалидом буквально несколько недель назад. 3 июня она признана инвалидом, в это же время я заболеваю – все происходит одновременно. Где-то 10 июня Олесю проверяют на ковид. Как быть? Жену пустили в палату, спасибо, замечательно. Но теперь скажите, почему возникают чудеса наподобие жутких описанных, обгаженных, обблеванных матрасов. Я понимаю, больные лежат, блюют, испражняются, гадят, мочатся – никаких претензий. Еще раз говорю: ни малейшей претензии к врачам и медсестрам. После моего выступления, конечно, руководство больницы начнет говорить: "Он на врачей наезжает!". Нет, не наезжаю. Не врач и не медсестра отвечают за состояние матрасов. А вот кто отвечает, пускай ответят. Ну почему они обгаженные? Неужели так трудно, неужели в бюджете нет 700-1500 рублей на долбанный матрас? Ну не верю, не могу себе представить. Что-то здесь крупно не так. Почему в больнице не хватает бинтов? Ну объясните мне, дураку, я не медработник. Пусть руководство больницы в Сосновоборске объяснит: что, на это денег нет? Рулончик бинтов стоит максимум 100 рублей, более дешевый – 14-20 рублей. Есть такое понятие у полицейских – "устная информация". Знаю, а доказать не могу. Вот из серии устной информации. Медсестры зачастую скидываются на бинты в Сосновоборске. Никаких претензий к медсестрам у меня нет, а вот к руководству больницы есть. Моя жена своими руками отрывала от халата кусок, чтобы закрыть катетер на руке у падчерицы. Извините, но когда рвут одежду на бинты, для меня это ассоциация с гражданской войной. Когда рвут простыню или нижнюю рубашку, чтобы перевязать раненых. Ну то же самое: мама, чтобы перевязать дочери руку, рвет халат на себе. Это не сказка, не история про древние страшные времена, войну, концентрационные лагеря. Это Сосновоборск, повседневность современная. Это второй вопрос. Почему не хватает элементарных вещей? Бюджета нет? Не верю. Если он был и исчез, простите, в чьих карманах исчез? По какой статье? Почему исчезли бинты?
Третий вопрос про тот же самый катетер. На себе испытал: ковидный больной – это капельницы. Опять же нет претензий к медсестрам, но вены были в ужасном состоянии. Поставить катетер трудно? Ну элементарно же, давным-давно ставят катетер. Мне на пятый день пребывания в больнице поставили катетер. А Олесе Андреевне никак не могут поставить. Вот лежит ребенок, у которого температура под 40, и вроде бы уже нужно поставить катетер, потому что не могут всунуть иголку. Ребенок-шизофреник не понимает, что происходит, и элементарно не дает поставить себе капельницу. Что делать? Катетер, элементарно. Но выясняется интересная деталь: медсестры не умеют его ставить, он вываливается. Еще раз: ни малейшей претензии к медсестрам. Претензии к тем, кто их не послал на курсы повышения квалификации. Почему медсестры не умеют? Они ведь не дуры, их просто не научили этому. Наконец, посылаю после истерик, после воплей "мамаши" (есть такое понятие в медицине – "долбанутая мамаша". Это я с матерного на русский перевожу). Вот Анна Викторовна становится "долбанутой мамашей", которая орет: "Да сделайте вы!". Наконец, из реанимации приходит специалист, ставит катетер – он вываливается. Второй раз ставит – вываливается, в третий раз – ух ты! – получилось. И ребенку на протяжении часа прокапыванием сбивают температуру.
Четвертый вопрос. Больше всего в нем будет устной информации. Вот вдруг для Олеси Андреевны, для моей падчерицы, не хватает какого-то лекарства. Вот нового, которым уже прокапали, и ей полегчало. Но теперь его нет, будем ставить прежний антибиотик, от которого ей не легчает. Ну Анна Викторовна опять превращается в фурию, в злобную бабу, которая орет и возмущается – "долбанутая мамашка", понятно. Спасает ребенка своими воплями. Заставляет искать: "У вас в отделении нет антибиотика или во всей больнице?". И спустя считанные минуты антибиотик находится, и Олесе Андреевне его делают. Скажите, для кого есть антибиотики, а для кого их нет? Давайте озвучу: вот для шизофреничек нет антибиотиков, пускай подыхают. Для пролетариев нет, пускай подыхают. Мне почему-то, может потому, что я "с панив", черт возьми, полагается спасение. Но я не хочу быть профессором, которому полагается спасение на фоне пролетариев. Я не пан, который из дерьма выполз и теперь считает подонками всех, кто сидит в дерьме. Нет. Сам пан, о себе возомнивший, и есть подонок. Не пойдет.
Но почему? Объясните мне, дураку и не врачу. Почему не хватает лекарства для этой бедной Олеси Андреевны? Есть еще один эпизод на уровне устной информации. Уже немножко начинают выговариваться слова, уже немножко начинаю говорить, я звоню из своей коечной лечащему врачу Олеси Андреевны и произношу умолительную речь. Больной же зависимый человек. Как зависимый человек я и говорю: "Помогите, ну сделайте что-нибудь". Меня заверяют и дают выписку из истории болезни, что делали Олесе Андреевне. Я читаю, мне жена пересылает, и перестаю понимать, что происходит. Там названы группы препаратов без сроков и без дозировок. Я пересылаю знакомым врачам, один плачущим голосом говорит: "Андрюша, ну что ты нам шлешь? Это же немыслимо!". Другой просто шлет матом, третий смеется: "Это юмор у вас такой в Красноярске?". Звоню еще раз, говорю, что показал серьезным врачам и еще показывать буду. Будьте любезны, поподробнее. Сперва дама бросает трубку, потом перезванивает: "Да-да, сейчас я вам все продиктую". Продиктовала, заметьте, письменных улик не оставила. Понимаете, какая штука: антикоагулянты для разжижения крови ковидникам делаются в живот. Знаю по себе, у меня на животе был здоровенный синяк. Два раза в день приходит медсестричка и говорит: "Ой, готовьте животик". Так вот Олесе уколы в живот не делались, если коротко. Может каким-то другим способом ей давали антикоагулянты, я не знаю. Но антикоагулянты в списке числятся, а Олесе Андреевне уколы в живот не делались. Это не сказка и не попытка на кого-то "наехать", это констатация фактов.
Думаю, что этих фактов уже больше чем достаточно. Есть возможность посещения Сосновоборска всякими важными депутатами, делегатами – у нас ведь 19 сентября народ предпринимает действия для своего избрания. Только понимаете, когда появляется важный человек из Госдумы, из ЗакСобрания Красноярского края, всегда можно устроить ему экскурсию с хорошими чистыми палатами, прекрасно снабженными матрасами, лекарствами и капельницами, не говоря о бинтах, с довольными и счастливыми больными, которые будут рапортовать, как здесь хорошо. Можно устроить такой архиерейский выход, только на самом деле все гораздо более печально. И думаю, что печально, судя по тому, что я читал в интернете, не только в одном Сосновоборске. Когда я говорил друзьям, что хочу хоть как-то разобраться в ситуации, меня часто спрашивали: "Чего ты хочешь? Поднять скандал? Поднимешь. Чтобы головы полетели? Ну полетят. Или ты хочешь, чтобы что-нибудь изменилось? Так вот ничего не изменится".
Господа соотечественники, все которые и "с панив", и "с мужикив", я бы очень хотел, чтобы что-то изменилось. Полетят головы, ну и зачем? У меня нет ненависти к руководству сосновоборской больницы, мне просто на этих людей наплевать. Мне совершенно все равно, занимают они эти должности или не занимают, меня это не интересует. А вот почему люди, с которыми я лежал, в одной палате на семерых, находятся в таком положении, я не понимаю. Я действительно не понимаю, это ведь нормальные вполне люди, им постоянно звонят жены и дети, у них нормальная семейная жизнь. Они постоянно где-то работают, выполняют некие важные обязанности, благодаря им появляются дома и ходят маршрутки. Но почему мы к ним так относимся? Это же просто безнравственно. Давайте попробуем что-то изменить! Я один ничего не сделаю, а вместе вдруг что-то и получится. До свидания.
Обсуждение ( 0 ) Посмотреть все