Под Петербургом может появиться могильник радиоактивных отходов

О том, что такое ПЗРО, и как создание подобного объекта может отразиться на жизни жителей, главный редактор Piter.tv, тележурналист Андрей Радин обсуждает с председателем регионального отделения фракции «Зеленая Россия» РОДП «Яблоко» Линой Зерновой, председателем экологического Совета при губернаторе Ленинградской области Денисом Крыловым и экспертом по атомным проектам ЭПЦ «Беллона» Алексеем Щукиным. Представители Росатома и правительства Ленинградской области от участия в беседе, состоявшейся в студии Piter.tv, отказались.

Радин: Уважаемые гости, что для вас ПЗРО, чем оно опасно, чем хорошо?

Щукин: В Сосновом Бору сосредоточено очень много атомных объектов: ЛАЭС, строится ЛАЭС-2, ЭКОМЕТ, другие, производящие радиоактивные отходы (РАО). До ПЗРО существовали пункты временного хранения. Но это ненормальная ситуация. Радиоактивные отходы должны храниться надежно, долговременно, под охраной, чтобы никакие временные осадки их не размывали и т.д. Поэтому сама идея строительства ПЗРО вблизи объекта рациональна.

Зернова: На сегодня для меня, как жителя Соснового Бора, - это нарушение моих прав на благоприятную окружающую среду. Потому что идет такая концентрация ядерных объектов, которой нет ни в одной точке Балтийского моря. Это будет беспрецедентная концентрация ядерных объектов: 4 реактора действующей станции, завод по переплавке ЭКОМЕТ-С, хранилище РАО – бывший Ленспецкомбинат РАДОН, еще два блока (ЛАЭС-2 – ред.) строятся, два спроектированы и два еще будут на стадии проектирования. То есть - на чарующем берегу Финского залива будет создан заказник мирного атома.

Крылов: Надо посмотреть на ситуацию объективно. РАДОН практически пришел в негодность. По оценкам экспертов уже загрязняются и грунтовые воды, и почва. Строить (ПЗРО – ред.), безусловно, надо. Но строить по мировым технологиям, безопасным для здоровья граждан.

Радин: Алексей Борисович, что Вас смущает?

Щукин: Первоначально, как говориться в ОВОС (оценка воздействия на окружающую среду – ред.), это предназначалось для безопасного захоронения РАО, которые будут образовываться при выводе из эксплуатации ЛАЭС-1. Однако, по последним данным, ее эксплуатация продлевается.

Зернова: В 2018 г. будет выводиться первый блок.

Щукин: В 2016 г. будет построен ПЗРО. И туда, по всей вероятности, начнут свозить радиоактивные отходы откуда угодно. Для чего строить ПЗРО в 2016 году, если вывод (ЛАЭС-1 – ред.) начнется в 2018? До 2018 г. отходы с ЛАЭС не образуются. Значит, хранилище будет заполнено и придется строить следующее ПЗРО.

Если бы целью было захоронение уже образовавшихся отходов, тогда понятно.

Кроме того, изыскания, которые проводились, проведены некорректно. Имеется глина, что очень хорошо. Есть мнение, что радиоактивные элементы, если попадут, в глине совершенно не двигаются. И за 100 тысяч лет они не продвинутся. Но если глины пропитаны водоносными слоями, то тогда миграция увеличивается в сотни тысяч раз.

Необходимо  более подробное исследование этого района, чтобы была гарантия, что этих миграций не будет.

Радин: Лина, насколько я понимаю, Вас не устраивает ПЗРО в принципе.

Зернова: Я согласна с Алексеем Борисовичем: если хранить свое, то «да». Но дело в том, что планы строительства ПЗРО никак не коррелируются ни с выводом ЛАЭС их эксплуатации, ни с планами спецкомбината. В мае прошлого года (2011 – ред.) мы были на спецкомбинате, а также встречались с директором ЛАЭС и задавали вопрос: Ваше отношение к объекту? Ни один, ни другой руководителей не связали будущее своих предприятий с ПЗРО.

Директор атомной станции сказал, что у них есть свои хранилища, и они будут сами хранить и перерабатывать свои отходы.

Месяц спустя директор Ленспецкомбината сказал, что у них свое предприятие, к ПЗРО они не имеют никакого отношения, и они построили хранилище на 15-17 лет, в котором будут продолжать захоранивать отходы. Эта информация висит на сайте РосРАО.

Получается странная вещь: РосРАО в своих документах провозглашает неких своих поставщиков, которые ни сном, ни духом. А ведь это единое ведомство. И как руководители предприятий не могут знать, что они будут захоранивать отходы – это огромный вопрос.

Более того. На ЛАЭС, несмотря на то, что она выводится из эксплуатации в 18-м году, нет ни дорожной карты, ни планов вывода из эксплуатации, ни спецификации РАО, ни их активности. Тогда каким образом рассчитываются объемы ПЗРО?!

Эта неразбериха наводит нас на мысль о том, что поставщики все-таки будут другие. Вопрос – кто? Потому я и говорю о нарушении моих прав. А если сюда будут свозиться еще и РАО из других регионов России, а может даже из-за рубежа?

Новый закон о РАО, который был принят 11 июня 2011 года, позволяет ввоз в Россию отработанных высокоактивных источников, которые были произведены на территории России. В порту Усть-Луга построен терминал, который уже получил разрешение на перевалку радиоактивных грузов. И вполне возможно, что нам из Европы повезут наши отработанные источники. Их очень удобно привезти в Сосновый Бор. Это минимальные экономические затраты и РосРАО выгодно строить ПЗРО в нашем регионе.

Я против того, чтобы под Петербургом возникал потенциал ядерной опасности в такой концентрации.

Надо сказать также, что могильники строятся в больших глиняных массивах. Наш объект будет строиться на краю глиняного массива. В километре от уреза воды. Как правило, это очень нестабильные геологические формации. А наша местность, как считают геологи, еще и сейсмонеустойчивая.

Радин: Позвольте выразить сомнение в сейсмонеустойчивости. Что вы имеете в виду?

Зернова: Активность есть. По официальным данным геологов, в 12 веке здесь было очень большое землетрясение. В 2010 было землетрясение в Калининградском анклаве.

Зернова – Что интересно – в ОВОС рассказано как текут хранилища Ленинградской атомной станции. Когда 10-15 лет назад мы пытались выяснить их состояние, нас уверяли, что там все хорошо. Сейчас приходят документ, который доказывает, что хранилища текут.

Радин: Вы против ПЗРО или против того, чтобы сюда привозили чужие РАО?

Зернова: Я против подземного варианта. Я считаю, что вариант наземного хранения низко- и среднеактивных отходов – это самый экономичный и безопасный путь.

Радин: Денис, что об этом думаете Вы?

Крылов: Здесь два аспекта. Первое: Росатом действительно планировал сделать хранилище уровня Северо-Запада. Но обсуждая этот вопрос на заседании с губернатором области, а также опасаясь проникновения туда отходов из Западной Европы, что может превратить его в европейскую свалку отходов, было принято решение отказать Росатому в этом вопросе. И четко контролировать ситуацию.

Второй вопрос: нужно ли строить ПЗРО? Безусловно, нужно. Это понимают и сторонники, и противники ПЗРО. Есть документы, подтверждающие, что хранилище течет, есть загрязнение и есть опасность для здоровья граждан. Какими технологиями пользоваться, как это делать, как позиционировать как это будет на самом деле?

Позиционируется, что хранилище РАДОН закрывается и в ПЗРО будет 70% того, что складируется на РАДОНе. Оставшиеся 30% - это будут низко- и среднеактивные РАО (медицинские приборы, механизмы и т.п.). Топлива там не будет!

Зернова: В ОВОС сказано, что  хранилище будет на 50 тысяч кубометров с возможностью расширения до 250 тысяч. На РАДОНе сейчас хранится 60 тысяч. Остается еще 190 тысяч. По некоторым оценкам, атомная станция при демонтаже дает 400 тысяч тонн. Получается несовпадение, и эта неразбериха нас волнует.

Местную общественность беспокоит, что в очередной раз обманут. Повезут отовсюду. За 6-10-лет планируется заполнить хранилище. Вопрос только – чем? РАДОН перевезут, ЛАЭС демонтировать еще не успеют (это долговременный процесс). Следующее (ПЗРО – ред.) строить?

Радин: Выскажу крамольную мысль – возможно, что пытаясь построить это хранилище, заказчики переживают за то, что какие сроки не установи, все равно не уложатся. Поэтому планируют к 2016-му, построят к 2018? К этому времени станция будет закрываться.

Зернова: Уже заказана метростроевская машина для подземного бурения, технологии есть. По их мнению, это процесс достаточно предсказуемый, главное подготовиться.

Спешка, в которой все происходит, связана и с тем, что очень небрежные документы. Руководитель отдела по природопользованию местной администрации обнаружила в ОВОС такие слова: «разогрев глин вокруг контейнеров с РАО».  А разогрев – это отходы высокой активности. Она поинтересовалась: что же будет греться? В следующем томе ОВОС, куда были внесены поправки, этот пункт просто убрали. При этом сказали, что действительно допустили ошибку, потому что в ПЗРО не должно быть высокоактивных отходов.

Но в ОВОС от ноября 2011 года сказано, что там будет храниться плутоний. А это высокоактивные отходы. Период полураспада у плутония 24000 лет! А отходы средней и низкой активности будут безопасны через 300 лет, а может и через 50. Это зависит от радионуклеидного состава.

Возникает вопрос: где гарантия, что за 24 тысячи лет тоннель не будет размыт водой, его не тряхнет землетрясением? Гарантий никто не даст.

Радин: Кому это выгодно?

Зернова: РосРАО. Это бизнес-интересы. Это большие деньги. Принять с Запада отходы и куда-то воткнуть – это страшно выгодно.

На сегодняшний день в России отсутствует национальный оператор, который по закону об обращении с РАО должен управляться с этими веществами. По этому закону общественность может задать этому оператору вопрос: что за отходы, какой категории, активности, кто поставщик. И оператор должен дать исчерпывающий ответ. Это не относится к тайне.

Поэтому РосРАО быстренько напичкает это хранилище отходами, и кто потом полезет под землю и будет заглядывать в эти бочки?

Радин: Вопрос ко всем – что делать?

Крылов: Те институты, которые взялись за мониторинг и контроль ситуации, должны сформировать предложения и внести их в органы власти. Ряд законодательных инициатив уже был принят президентом и Госдумой. Этот механизм работает.

Радин: Иными словами, есть надежда, что губернатор Ленобласти ядерного беспредела не допустит?

Крылов: Есть уверенность.

Зернова: Я не очень уверена, так как год назад межведомственная комиссия Ленобласти дала согласие на строительство этого объекта.

Мы вынудили Росатом создать рабочую группу и провести ряд семинаров в Сосновом Бору с участием представителей общественности, чтобы поставить вопросы, вытащить все непростые моменты и поставить условия.

Я считаю, что присоединение к этой проблеме Петербурга и давление на Росатом – это крайне важный фактор.

Еще один фактор то, что хранилище строится на берегу Балтийского моря, которое является общим для финнов, эстонцев и других.

Радин: Но ведь там тоже есть определенные лоббистские группы, заинтересованные в том, чтобы вести ядерные отходы к нам?

Зернова: Есть конвенция о трансграничном воздействии (Конвенция Эспо), которую Россия подписала, но не ратифицировала.

Сейчас Росатом, если он хочет выглядеть современно и инновационно, он должен принять это хранилище в рамках Эспо конвенции. Дать  информацию нашим соседям по Балтике, пригласить западных экспертов, сделать все прозрачным и открытым. И убедить общественность, что это именно отходы ЛАЭС, РАДОНа и т.д. Мы хотим жить на чистом берегу.

Щукин: Нужно , прежде всего, привести документы в соответствие с законом.

В законе о государственной тайне ничего не говорится о том, что запрещены данные о количестве РАО, о радиационной безопасности. Хотя Ростом уверяет, что это конфиденциальная информация. Что и зачем они скрывают?

Кроме того, в первый вариант ОВОС были внесены 69 замечаний. Они куда-то пропали. Необходимо добиться, чтобы в ОВОСе все было четко. Прежде всего: откуда эти отходы. Второе: что подразумевается под расширением.

Сосновый Бор и так уже перегружен объектами.

Радин: Я позволю себе крамольную мысль, что Петербург в принципе против могильника.

Зернова: К этому обсуждение надо подключать и Петербург, петербуржцев, которые тоже живут на этой территории.

Замечу – это будет первый в России могильник РАО такого масштаба.

Радин: Если лоббистам из РосРАО удастся протолкнуть этот проект, что делать?

Зернова: Мы принимаем меры… В конце декабря в Сосновом Бору мы, местная власть и Росатом обсуждали проект вопрос о могильнике. Росатом  готов обсуждать, но не готово РосРАО.

Нас крайне не устраивает информационный туман и неразбериха. Это преступление. Когда речь идет о таких опасных веществах на берегу Балтики, под пятимиллионным Петербургом.

Этого делать нельзя, пока люди не скажут «да»!

Люди отстаивают свои права на окружающую среду и по Конституции это абсолютно легитимно.