Вот уже почти месяц, как президент подписал указ о либерализации уголовного законодательства. Согласно указу, по 68 статьям УК исключены нижние пределы санкций в виде лищения свободы. Всего указ коснулся около 200 составов преступлений, за которые теперь необязательно сажать - среди них грабеж, разбой, кража, мошенничество, причинение по неосторлжности тяжкого вреда здоровью, повлекшее за собой смерть - и другие. Закон имееь обратную силу, а значит - возможны пересмотры дел, приговоры по которым уже вынесены. Стоит ли ждать новой криминальной революции? Означают ли произошедшие перемены, что теперь преступники будут уходить безнаказанными? Расширяется ли коррупционная составляющая судебного процесса? Нужно ли бояться "холодного лета 2011"? Об этом рассказывает адвокат ИГОРЬ КУЧЕРЕНКО.
Роман Романов: Игорь Михайлович, 7 марта вступил в силу подписанный президентом закон, который в прессе уже называют законом «О либерализации Уголовного кодекса». По 68 статьям отменяются санкции в виде лишения свободы, по 11 составам в качестве основного вида наказания предусмотрен штраф, по 12 составам вводятся исправительные работы и по 118 – исключен нижний предел наказания в виде исправительных работ и ареста. Коротко вы могли бы высказать свое мнение: вы «за» или «против»? Как вы вообще к этому относитесь? Месяц прошел, уже видны какие-то итоги работы?
Игорь Кучеренко: Седьмого марта президент подписал этот закон. Вступил в силу он после опубликования. Любая либерализация уголовного закона в плане наказаний, по моему мнению, идет на пользу обществу.
Р.Р.: То есть в целом вы поддерживаете?
И.К.: В целом я поддерживаю этот закон. Безусловно.
Р.Р.: Вы знаете, многие ваши коллеги дают несколько тревожные оценки. Здесь у меня лежит большое интервью с Владимиром Овчинским – советником главы Конституционного суда, генерал-майором милиции в отставке и т. д., много у него регалий – и он тревожные вещи нам предсказывает. Он говорит о том, что вот эта отмена нижнего предела в виде лишения свободы приводит к размыванию разницы между тяжким и не тяжким преступлениями. Вот он называет составы: «По таким составам, как: причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть, грабеж, разбой, вымогательство». По всем этим составам человек теперь может получить максимум два месяца. Два месяца за грабеж или два месяца за разбой – это не слишком ли либерально? Как вам кажется?
И.К.: Во-первых, я считаю, что господин Овчинский имеет право на свое мнение, безусловно. У него наверняка имеются аргументы определенные, но я с его мнением не совсем согласен. У меня тоже есть аргументы. Видите ли, когда мы называем сами составы - грабеж, разбой, вымогательство, еще что-то - это звучит очень грозно. «Как же так? За разбой?!». Нижний предел опускается до двух месяцев. Он не от нуля идет, а от двух месяцев, потому что Уголовный кодекс предусматривает самое меньшее наказание – это два месяца. Это совпадает со сроком следствия, поэтому все логично. Я не думаю, что это относится целиком ко всему понятию «разбой». Потому что в этой статье Уголовного кодекса, которая предусматривает ответственность за это преступление, есть несколько частей. И, как правило, первая часть любой из статей предусматривает минимальное участие его (преступника) в этом деянии и самую меньшую ответственность.
Р.Р.: Хорошо. Разбой. Приведите мне пример разбоя, который заслуживает двух месяцев наказания.
И.К.: Допустим, разбой совершен несколькими людьми. Не было предварительного сговора, но так получилось. И один из этих людей не предпринимал никаких действий: не забирал у человека, которого грабили, никаких вещей; не применял к нему насилия, что характеризует разбой; не имел в руках никакого оружия. Мало того – сотрудничал со следствием. Перед судом стоит вопрос: кому и сколько определить при постановлении приговора? Там были люди с более активной позицией в этом преступлении, и они получат свое по другим частям этой же статьи, в данном случае - 162-й. А вот этот человек – как с ним быть? Он активно сотрудничал со следствием – они все убежали, а его задержали. Он назвал всех. Таким образом, он принес обществу пользу. Он помог выявить людей, которые будут опасны для общества в дальнейшем. А он сам будет ли опасен в дальнейшем? Надо ли по отношению к нему применять лишение свободы как наиболее жесткое наказание? Наверное, нет.
Р.Р.: А что вы скажете о краже?
И.К.: Есть такая статья 158-я – «Кража». И вы назвали среди аргументов Овчинского в том числе и кражи. Я рисую конкретный случай из своей практики: наркоман, будучи запертым своей женой, чтобы не вышел и не укололся (ну вот такими методами она борется), перелез через балкон четвертого этажа в чужую квартиру. Умысел его не был направлен на то, чтобы обворовать эту квартиру, а выйти через нее. Он бывал в этой квартире и знал, что ему взламывать не придется, а можно будет открыть изнутри, – там никого не было в тот момент – захлопнуть дверь и уйти на свободу за тем, что ему требовалось в этот момент. По дороге он увидел, что лежат 200 евро - две бумажки по 100 евро. Он не мог их не прихватить. 158-я статья, совершенно законно, - кража. Но, учитывая обстоятельства, суд дает ему условное наказание. Через какое-то время, по-моему, года через два, ему дают три года. Он, увидев сидящего на скамейке, как ему показалось, нетрезвого гражданина, увидел, что из кармана у него торчит довольно дорогостоящий телефон. И он его из этого кармана вынул. Украл. Кража в чистом виде. На беду этого человека, мимо шли «опера» в столовую. И он это сделал буквально у них на глазах. Если бы их не было, нам бы об этом не было известно. Вот в рамках того Уголовного кодекса, который на тот момент существовал, судья не мог не дать ему реального лишения свободы. И он получил два года за совершенное, и год и один месяц он не добыл условно. Ему прибавили, и получил он три года и один месяц. Да, наверное, он опасен для общества. Но так ли опасен, чтобы ему отбывать три года и один месяц? И ведь заметьте, я с самого начала сказал о том, что он был наркоманом. Наверное, для того, чтобы обезопасить общество от этого человека, надо было бы применить какие-то меры по его лечению. Он был больным.
Р.Р.: А что вы скажете про похищение человека?
И.К.: Похищение человека наказывается лишением свободы на срок от четырех до восьми лет. Точка. Все. Вот человек похитил любимую девушку и говорит: «Будешь сидеть, пока не дашь согласие, - заметьте, я не говорю о насилии, - пойти со мной в ЗАГС». Сволочь такая!
Р.Р.: Это старинный красивый обычай!
И.К.: Старинный красивый кавказский обычай. Ему предусматривается за это от четырех до восьми лет лишения свободы! Дурак! Конечно, нельзя так делать! От четырех до восьми!
Р.Р.: Вот еще один состав называет Владимир Овчинский – «Тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть». И приводит такой пример: люди могли избить человека, человек умер. Потом они могут сказать: «Мы его били, мы хотели бить, но убивать не хотели». Да, тяжкие телесные повреждения повлекли смерть. Не умышленно. Не коснется их вот эта либерализация?
И.К.: Вот тоже так… Оно же в первом приближении выглядит страшно. Били-били, пока не умер. Не сразу. А в больнице умер. А теперь смотрим: что было причиной? В летнем кафе две группы поссорились между собой из-за того, что в кафе можно было приходить с собаками. У одной группы была собака и у другой. Собаки между собой сцепились.
Р.Р.: И люди вслед за ними.
И.К.: Да! Обычная ситуация. Надо было их облить водой и посмеяться. Причем собаки вышли из этой ситуации бескровные. А люди - уже подогретые - стали скандалить. В это время туда пришел человек – абсолютно трезвый, совершенно не участвующий в этом скандале. Он знал, что одна из групп отмечает день рождения одной из дам, которая там была. И будучи не поклонником, не любимым человеком, а хорошим знакомым этой семьи (она там с мужем была), принес букет цветов и арбуз. В деле фигурирует доказательство, что у него не было ножа. Потому что он принес арбуз, и некому было его разрезать. Просили официанта принести нож, и все это подтвердили. Он пришел в момент затишья ссор, он не видел начала. А затем из той группы отвалился один мужик и говорит женщине: «Что я тебя…» и далее там. Этот джентльмен вступился и сказал, что так с дамой не разговаривают. «Отойди! Ты будешь иметь серьезные неприятности!» - ну как обычно говорят мужчины. Тот сказал: «Это ты будешь иметь серьезные неприятности!» и отошел. У него не было времени оставаться с ними на застолье, он выразил свое почтение и пошел. Его встретили несколько человек во главе с вот этим, и первый ударил его ножом. Вот этот здоровый мужик ударил. Парень тренированный. Я так до конца это не установил, но думаю, он проходил специальную подготовку. Он этот нож зажал, он попал ему под мышку, зажал, вырвал его и стал бить ножом уже этого мужчину. Человек нанес 8 ножевых ранений и при этом суд счел, что он защищался. Поскольку тот человек после первого-второго-третьего удара продолжал нападать. Он здоровый был, очень здоровый. Водитель-дальнобойщик. Физически очень сильный человек.
Р.Р.: На адреналине хорошем.
И.К.: На адреналине, да! И ранений смертельных там было всего два. Они следовали одно за другим, и уже трудно было определить. Суд счел, что все-таки есть некое превышение в пределах необходимой обороны, и дал этому человеку 1 год и 9 месяцев колонии-поселения.
Р.Р.: Судьи боятся, что если они примут оправдательный приговор, их не поймут или будут подозревать во взяточничестве, коррупции?
И.К.: Многие специалисты говорят о том, что коррупциогенность этого закона повышает общую возможность…
Р.Р.: Больше ответственности на судей ложится.
И.К.: Во-первых, я должен сказать… - не потому что я хочу, чтобы судьи, которые меня услышат, сказали: «Ах, адвокат Кучеренко – замечательный!». На самом деле это так. Я в своей практике ни разу не встретился с предложением … Ни разу! Подчеркиваю! Вот в камеру смотрю и говорю: «Ни разу!», - с предложением судьи что-то ему дать за то, чтобы она/он помягче обошлась с моим подзащитным. Ни разу не встречал! Знаю, что такие случаи есть. И наверняка коррупция существует, в том числе и в суде. Ее нет среди адвокатов, потому что адвокаты не должностные лица. Многие мои коллеги участвуют в этом в качестве посредников. Не большинство, естественно, но такие случаи тоже есть. Если мы возьмем… И это не мое мнение, а мнение Георгия Сатарова, который со своим фондом «ИНДЕМ» регулярно «мерит температуру» коррупции в нашей стране. Он считает, что на долю судебной ветви власти приходится менее 5% всей коррупции на территории нашей страны. На долю исполнительной власти – 90%, остальное – на всех остальных. Депутаты могут получать взятки за лоббирование каких-то законопроектов. Хотя здесь коррупция, то есть взяточничество… Наверное, надо смотреть. Пока у нас нет закона о лоббизме, наверное, можно считать это взяточничеством. Если он появится - надо смотреть. Судьи далеко не так коррумпированы. Это такое голословное утверждение, которое, наверное, тех, кто нас будет слушать, убедит. Миф устойчивый. Все судьи – можно все купить. Не так это! Далеко не так! Но! Я вам скажу, что сейчас будет обратный эффект. Поскольку это мнение существует, судьи панически бояться быть либеральными к своим подсудимым. Потому что их обвинят. Голословно обвинят, но создастся такая слава.
Р.Р.: То есть судья выносит более жесткий приговор именно потому, что боится, что его посчитают коррупционным судьей?
И.К.: Не по полной схеме. Не до потолка он берет. Если три и десять. Если он сердцем чувствует, что надо три: «Ну, дам три, скажут – взяла!». Поэтому, несмотря на то, что у нас по многим составам появилась возможность более либерального наказания… Вы, когда мы встретились, спросили: «Ну как за месяц что-нибудь произошло?» - ничего не произошло пока что за месяц. Во-первых, не так много приговоров вынесено за этот месяц. Во-вторых, месяц не прошел. А в-третьих, я думаю, вообще длительное время это применяться не будет. Пока Верховный суд не даст какие-то разъяснения.
Ведущий! Хватит угукать в каждой передаче, пожалуйста ! ) Угу?