Джоанна Стингрей: "Конечно, все думали, что я шпионка"

Джоанна Стингрей: "Конечно, все думали, что я шпионка"

0 0

Большое интервью американской певицы и популяризатора русского рока за рубежом – о пандемии, популярности на Западе и спецслужбах США и Советского Союза.

В августе в Петербурге планируют отметить 40-летие Ленинградского Рок-клуба большим концертом на площадке дворца спорта "Юбилейный". Первые участники, которых объявили организаторы фестиваля – группы "КИНО", "Пикник", "Аквариум" и АВИА. Предполагается, что ведущими концерта станут фронтмен группы "АукцЫон" Олег Гаркуша, а также американская певица и продюсер Джоанна Стингрей. Piter.tv позвонил популяризатору русского рока за рубежом после ее майского визита в Петербург и поговорил на тему пандемии, жизни в США и несостоявшейся популярности музыкантов из СССР на Западе.

В 1986 году Джоанна Стингрей выпустила сборник "Red Wave" ("Красная волна") — первый на Западе альбом с записями нового русского рока. В альбоме были представлены четыре группы – "Аквариум", "Кино", "Алиса" и "Странные игры".

Сейчас – пандемийный год. Как вам удалось приехать к нам, передвижение же сильно ограничено? 

Было очень трудно, непросто. Для меня был некий страх, потому что я не могла приехать почти полтора года. Но через Министерство культуры удалось получить бизнес-визу, так как у меня еще было интервью на "Первом канале" в программе Ивана Урганта. Я приехала в аэропорт Лос-Анджелеса, с собой был багаж, все нормально. Однако тут сотрудник "Аэрофлота" меня спрашивает о наличии какой-то еще одной какой-то "новой бумаги". 

Я ему отвечаю: "Какая новая бумага? Всегда есть что-то новое!". Из-за этого возникла проблема – нужно было звонить в Москву, пробовать сделать документ, который у меня просили. Естественно, я не могла улететь, я уже почти плакала. В последний момент после ответа из "Аэрофлота" удалось вылететь. 

Друзья, близкие встретили. Было много интервью. После полутора лет отсутствия в России, было в радость встретить кого-нибудь. И все были рады видеть меня. 

С чего началась ваша история связи с нашей страной, как в вашей жизни появился Советский Cоюз?

В первый раз я услышала это слово - "Советский Союз" – когда была совсем молодой, мне было 4 или 5 лет. Мой папа был связан с этим по работе. Я видела все, но не понимала, конечно же, что это значит. Помню, он мне говорил: "Коммунизм – это страшно! Советский Союз – наш враг! Это опасное место, никогда туда не приезжай". Я знала очень мало по поводу Советского Союза, даже в школе не говорили много об этом. 

Но вы же слышали что-то из новостей? NBC какой-нибудь или CBS, CNN? 

Да, в то время еще CNN не было. Но про Советский Союз говорили из новостей. В новостях была только политика, опять же – это наш враг, это опасно. Но ничего по поводу людей. Я, как любой американец, не знала ничего, кроме того, что мы боимся эту страну. 

О разнице языков. Когда вы узнали о втором значении американского сленгового слова "brat" ("сопляк", "совсем ребенок" – прим. ред)? Именно так назывался ваш первый релиз – Beverly Hills Brat. Как наши музыканты в общении с вами отреагировали на использование этого слова? 

У меня в школе была близкая подруга – Диана Айзекс. В школе же люди находят друг друга по интересам, делятся на группы – искусство, спорт и так далее. А мы не состояли ни в одной из них, у нас была общая энергия. Мы просто были немножко сумасшедшие, нам было весело, дружили мы со всеми. И все называли нас brats, но в хорошем смысле. Говорили: "А, вы – brats, те смешные девочки!". При этом в песне "Beverly Hills Brat" поется о богатстве, а я не была богатой. Я писала об окружающих, кто имел много денег. Поэтому была разница между значениями слов даже в этом контексте. 

Когда я впервые встретилась с Борисом Гребенщиковым и Севой Гаккелем, я им ставила свою музыку. Борис сидит в наушниках, слушает и не понимает – "что такое brat"? Они не знали, что значит это слово на английском. Впервые узнать об этом было неожиданно и интересно, потому что английский Бориса прекрасен. Он читал очень много поэм, очень много книг на языке. Он знал английский почти так же, как он знает русский. Потом я узнала, что brat по-русски – это brother, а английскому слову мы нашли синоним, tomboy ("сорванцы").

Сейчас в России вышли четыре ваши книги, одна из них уже есть в моей коллекции, последняя – "Подлинная история русского рока" от издательства АСТ. В чем отличие каждой из них?

Первые две книги – это моя память, первая и вторая части того, как я помню то время. Третья и четвертая – это фотокниги самих интервью за тот период. Конечно, все издания – прогулка по тому времени.  Что мне нравится в этих фотокнигах – так это то, что они все о музыкантах 80-х. Для меня интересно, что они думают о своей жизни, о своей музыке, о Советском Союзе. 

В составлении книг помогла коллекция фото, которую вы нашли в 2016-м году?

Конечно! Когда я уехала из России в 1996 году, не было ни интернета, ни смартфонов. Я была без каких-либо контактов с моими друзьями много лет, это была будто другая жизнь. Потом у меня была жизнь как мамы, но я начала думать о том, что в моей коробке очень много фотографий, и, может быть, стоило бы их отсканировать. Я очень не люблю, когда у меня много вещей. 

Поэтому я сделала скан фотографий и перевела это все в веб-сайт. Я знала, что русские люди будут смотреть эти фото. Я знала, что им понравится, но не подозревала, насколько сильно. В первые две недели было 1,5 миллиона просмотров на сайте! После этого я поняла, что есть большой ностальгический спрос на эти материалы. А потом все пошло по накатанной...

Из музыкантов, которые вы издавали на сборнике Red Wave, большого американского успеха добился только Борис Гребенщиков сольно. Как вам кажется, чего не хватило остальным трем группам для покорения внимания массового западного зрителя?

Я думаю, что сам русский рок на Red Wave был хорош сам по себе. Конечно, возникает трудность – язык-то был русский. Борис был тем музыкантом, единственным, кого я знала, кто поет на английском так же хорошо, как и на русском. 

Я считаю, что шанс стать известным на Западе возрастает, когда пишешь песни на английском – это Борис и делал. Другие музыканты были безусловно тоже талантливыми для того, чтобы стать известными, но это было неорганично, не использовался английский язык, чтобы привлечь носителей языка. 

До того, как умер Виктор Цой, они хотели выпустить "Группу крови" в Японии, выступать с гастролями там, показать там фильм "Игла". Это могло было быть началом известности Виктора в другой стране, и, конечно, было страшно, когда он умер. 

Перемотаем – Борис Гребенщиков на пике, сольный альбом Radio Silence, выступление на вечернем шоу Дэвида Леттермана. Считается, что после реплики про американский рок, который ему кажется "не очень", его карьера на Западе пошла на снижение. Как вы думаете, почему так случилось, что пошло не так?

Когда музыкант работает в Америке – это всегда означает большой бизнес и большие деньги. Существует негласный закон о том, что можно делать, а что нельзя. Борис говорил, что хочет возвращаться в Россию снова и снова, потому что музыку там делают честно и не наигранно. Для музыкантов в России музыка – это не карьера. Они создают ее так, как чувствуют. Поэтому Борис сказал то, что он чувствовал. Даже Цой думал, что американский рок 80-х – это скучно.

Борис сказал все честно. Это было плохо только со стороны большого бизнеса. Он не играл по этим правилам, я это уважаю.

Примерно в это время стало понятно, что рок-музыкант может много зарабатывать, это было в новинку. Музыканты часто делали то, что им говорят, и даже не думали. Все ради денег. Хочешь – делай то, за что тебя похвалит босс и получай много. 

В ваших книгах описаны и ваши встречи с ФБР, и с КГБ. Хочу понять, чем вы стали интересны сотрудникам ФБР, они видели в ваших поездках идеологический смысл? По-вашему, наши спецслужбы за вами как долго следили?

После того, как встретилась два раза с представителями ФБР и один раз с КГБ, что я поняла: организации разные, а по сути своей – одно и то же, как они думают, как смотрят, как говорят. Конечно, все думали, что я шпионка. "Зачем и почему американка во времена коммунизма приезжает в СССР и ездит потом туда-сюда?". Для них это было непонятно. Они думали, что это определенно точно что-то значит. 

Но самое интересное, что ФБР и КГБ не просто звонили мне и говорили, что хотят встретиться, а ходили вокруг да около, пытаясь меня выловить. И мне от этого было смешно, насколько они похожи. Они никак не верили, что мне вправду интересна музыка и что я хочу видеться с музыкантами. Это было очень странно.

На какой ноте закончились ваши встречи со спецслужбами?

В мае или июне 1986 года я встретилась второй раз с ФБР. Это было еще до выпуска компиляции Red Wave. Я показала им пластинку с обложкой альбома и сказала: "Все это время я писала музыку. Скоро, через неделю, выйдет моя песня". Они спросили, могут ли забрать ее. Я ответила, что они могут ее купить. Но они до последнего верили в то, что я шпионка. 

Я думала, что это была наша последняя встреча, потому что я им показала пластинку как доказательство. Потом я получила документы от ФБР, которые ждала 3 года. Есть там одна часть, я не знаю, что там – засекречено. Но есть и другая интересная часть – после выхода сборника Red Wave они думали, что я уже работаю на СССР и КГБ. 

А насчет КГБ… Когда я вернулась в Россию в 2004 году, то встретилась с близким человеком, моим фанатом. Ее отец работал тогда в КГБ. Она сказала, что может узнать у отца, получится ли достать бумагу, в которой КГБ описывало слежку за мной. В итоге ее отец сказал, что это невозможно. Спросил, зачем это мне, если я уехала в 96 году, а бумагу хочу получить в 2004-м. Кажется, нужно ждать всего около 30 лет. 

Как вы нашли бумаги, написанные ФБР? Вы к кому-то или куда-то обращались? ФБР вас лично пригласили в офис?

Нет-нет! Все было официально.На сайте ФБР есть специальный раздел, где ты можешь узнать то, что тебя интересует. Но это не так просто. Нужно ждать около двух или трех лет. Конечно, в этих документах много засекреченных частей. Но есть закон у нас – если подается запрос на предоставление этих бумаг, то тебе обязаны их выдать, вне зависимости от того, сколько времени это займет. Я об этом не знала. Кто-то мне рассказал, а я пошла и подала запрос. 

Как сейчас проходит у вас жизнь как у гражданки США? Заметна ли в повседневной жизни разница между президентами Трампом и Байденом?

В США от меня вышла одна книга, написанная вместе с моей дочерью Мэдисон – Red Wave: An American in the Soviet Music Underground.

Конечно, ее прочитали и мои друзья, они все помнят эту часть моей жизни, но было интересно то, что много друзей читали и говорили: "Ой, как много о твоей жизни мы не знали". У каждого человека есть своя история. Каждый человек может написать об этом книгу. 

Я стараюсь не говорить много о политике. Но жизнь в Америке с новым президентом гораздо спокойнее. [При Трампе] много новостей шло из Twitter, каждый день оттуда что-то доносилось, какие-то скандалы. Сейчас с Байденом энергия другая – посмотрим, как и что будет. Но могу сказать одно – жизнь в Америке сейчас более спокойная. 

Материал подготовили София Сун и Федор Быков, Piter.tv

Фото: из личного архива Джоанны Стингрей

Теги: , , , , ,
Категории: , , , , , ,

Обсуждение ( 0 ) Посмотреть все

Новые комментарии