Страница спектакля на сайте театра "Балтийский дом". Ближайшие даты - 24.04.2021, 04.05.2021
Рецензия написана на показ спектакля от 02.03.2021
О чем роман "Шатуны"?
Культовый. Андеграундный. Самый неоднозначный. Какими бы эпитетами не награждали роман "Шатуны", отношение к нему остается стыдливо-настороженным. Вот и премьеру "Шатунов" театр предусмотрительно спрятал в маленьком зале на 4 этаже. Никаких афиш или фирменного мерча. Как говорится, кому надо тот знает...
А между тем "Шатуны" (по определению Галины Юзефович ВЕЛИКИЙ роман) может когда-нибудь выйти в мейнстрим. Стали же все вдруг любить "Гражданскую оборону" и зачитываться книжкой Саши Сулим про ангарского маньяка. Русская хтонь отлично продается, но петербургские театры по-прежнему делают ставку на классику и лирические комедии в эстетике корпоративного подарка на 8 марта.
В общем-то, роман "Шатуны" – это тоже история про серийного убийцу, только изложенная очень причудливым языком. В кино это качество называется атмосферностью. "Атмосферный сериал про маньяка" – такой манкий запрос люди могут гуглить часами. Но "Шатуны" доказывают, что атмосферные романы тоже бывают. Вот, например, как странно и пугающе выглядит пейзаж в XVIII главе Второй части романа:
Район Москвы, где оказался Федор, напоминал своею прелестью подножие ада. В стороне по холмам виднелись прилепившиеся друг к другу, словно в непотребной, грязной сексуальной ласке, бараки. Деревца, хоронившиеся между, казалось, давно сошли с ума. Слева от Федора на бараки наступали бесконечными идиотообразными рядами новые, не отличимые друг от друга, дома-коробочки. Это была испорченная Москва, исковерканный район. С умеренным удовольствием Федор впитывал в себя запахи извращения.
Да, главный герой, Федор Соннов, убивает людей. Безобразный, ущербный, невнятный, как и весь окружающий его мир, Соннов все же одержим ИДЕЕЙ. Собственно, наличие идей и отличает "метафизических" от "грибов" – нормальных граждан, чуждых философии. Но если герои Достоевского, одержимые сверхвопросами, вступают в интеллектуальную полемику, то герои Мамлеева пьют водку и нарушают все мыслимые и немыслимые табу, потому что только так, через физические действия, они и умеют осмыслять жизнь.
Впрочем, у "художника из народа" Федора Соннова есть образованные, рафинированные коллеги. Это золотая молодежь во главе с профессорским сынком Анатолием Падовым. Все эти блуждающие молодые люди отринули этику и мораль, "устаревшую" восточную философию и традиционную религию, потому как "ключи к истинному христианству потеряны". Чего же они хотят? Вот что говорит о кружковцах подруга Падова – Анна Барская:
Я ощущаю мир как игру чудовищных, отделенных, потусторонних сил… Бог – это очень скромно для моего мироощущения… Нам надо сверхтайны, свободы, даже бреда – метафизического.
При всей своей гиперболичности в описании сцен насилия и сексуальных девиаций, роман Мамлеева наследует классической русской традиции. Потому что история Федора Соннова – это путь от преступления к наказанию. Даже если этот мир и называют адом, в нем все-таки действует народный суд.
Есть в романе и другие классические локусы: пивная (читай трактир), дорога, "гнездо". Местечко Лебединое, дом Ипатьевны и логово Падова – те же дворянские усадьбы XIX века, где разворачивалась борьба идей в русской классике.
Каким получился спектакль Романа Муромцева?
Примечательно, что сам режиссер спектакля и автор инсценировки Роман Муромцев, судя по описанию на сайте БД, четко осознает связь мамлеевского романа с "Преступлением и наказанием", говорит о новоизобретенных "раскольниковых".
Но вот тогда возникает вопрос: почему спектакль не следует логике романа?
Если в тексте Мамлеева смысловым и сюжетным стержнем является одиссея Федора Соннова, история его девиантных отношений с окружающим миром, то автор инсценировки бросает своего Раскольникова на полпути. Спектакль рассыпается на отдельные актерские этюды, а о главном герое зрители почти полностью забывают уже во второй части постановки. Перед нами истории отдельных "шатунов", среди которых нет ни главных героев, ни второстепенных персонажей. Система лиц и личин сознательно деконструирована.
Вместе с нарративом из "Шатунов" уходит и хронотоп советской провинции. Возможно, режиссер сознательно исключил приметы быта 1960-х – время действия романа. Но именно они создавали эффект узнавания (районные электрички и поселковые бараки не так уж сильно изменились за прошедшие полвека), обеспечивали ту самую атмосферу мистического триллера. Стремление уйти от прозаического слова лишь добавило неопределенности и запутало зрителей.
Урезан не только быт. Словно боясь вступить на опасную территорию, автор инсценировки отказался от темы божественного в спектакле. Споры героев о метафизике, горнем и инфернальном мире и даже настоящие чудеса вроде превращения старика в курицу заменены пластическими этюдами, звуковыми эффектами, гэгами – и это явно не равносильная замена.
В финале спектакля автор уничтожает весь созданный на сцене мир с решимостью художника, смывающего неудачную работу под краном в раковине. А ведь в финале романа все герои, кроме Соннова, остаются в живых: подгнивают в тех же пивных, ездят в тех же электричках. Анна Барская посылает конфеты приговоренному к смертной казни маньяку, ведь он так любит сладкое! Сильная деталь, которая оказалась ни к чему в спектакле.
Вместо полифонии и сложной структуры романа зритель получил герметичную и упрощенную постановку. В этой галерее сцен и сценок есть более и менее удачные, остроумные и те, что показались нам непонятными. Однако больше всего вопросов вызывает авторская интерпретация конкретных персонажей. Ведь именно на них и держится "этюдная" структура произведения.
Юрий Мамлеев в романе создает полноценную систему персонажей: его странные герои символизируют конкретные философские течения 20 века (кстати, в реальности за многими персонажами стояли друзья писателя, члены так называемого "Южного кружка"), между ними прослеживаются отношения противостояния и двойничества, функция каждого действующего лица понятна и уместна.
В спектакле такая система просматривается с трудом: часть героев утрачивает свои характерные черты, а кто-то и вообще исчезает из недлинного списка действующих лиц.
Искаженные персонажи и герои, которых нет
Вот Андрей Никитич, он же куро-труп в исполнении Егора Лесникова. В книге это переживающий кризис философ Андрей Никитич, который, совсем как старец Лев Николаевич Толстой, призывает к опрощению и всеобщей любви, вот только слушатели его обитают как будто бы на другой планете.
– Только любовь – закон жизни, – начал он опять. – Любите ближних, и вам нечего будет бояться.
Клава даже не поняла, о чем идет речь; она взгрустнула, вспомнив о Федоре. "Кого-то он теперь душит, голубчик… Вот дите", – вздохнула она про себя.
В спектакле эпизод с его появлением решен в комическом ключе. Шумного, безумного мужика в резиновой шапочке встречают как большую шишку и пасут его этакие голливудские телохранители – с непроницаемыми лицами и в черных очках. Зрителю ясно, что философ – дутая величина, вот только непонятно, с чего это вдруг старый маразматик заслужил к себе такое почтение?
Дело в том, что в романе Андрей Никитич, оказавшись в Лебедином, переживает мощную метаморфозу. Он не прибывает в "гнездо" в состоянии куро-трупа, а меняется, убоявшись близкой смерти и диких нравов обитателей Лебединого.
Недаром сын Андрея Никитича, Алеша, носит фамилию Христофоров: в переводе с греческого имя Христофор означает "чтящий Христа".
В спектакле же роль старика-философа свелась к простой задаче: обеспечить шоу. Как будто актеры после 1/4 спектакля решили пожалеть зрителей и то ли развлечь их, то ли разбудить. Пусть на сцене сразу появится куро-труп! И пусть сразу же квохчет погромче да посильнее хлопает крыльями.
Никакого превращения. Куро-труп явлен зрителю сразу, без предыстории. Это как если бы Грегор Замза ничуть не удивился тому, что проснулся однажды утром жуком.
Сына Андрея Никитича, Алешу Христофорова, мы в спектакле и вовсе не увидим. Хотя Алеша – идеологический противник Падова. "Это вы довели моего отца до сумасшествия", – бросает он, разыскивая отца в "гнезде" падовцев. Другой конфликт с его участием – любовный, ведь Алеша соперничает с Анатолием за вниманием Барской.
Алеше, конечно, не перетянуть на свою сторону эту "метафизическую куртизанку": слишком слабы позиции верующих в мире "Шатунов". Однако Христофоров, время от времени появляясь в Лебедином, задает хотя бы какой-то нравственный контрапункт. Вычеркнуть Алешу из системы персонажей – значит подорвать хрупкое равновесие.
Хотя Падов часто нес при нем несусветную, юродивую дичь, Алеша чувствовал, что за всем этим скрывается такое, при виде чего надо бежать в травы и молиться.
Ради одного лишь святого для искусства принципа контраста, стоило бы включить Алешу в список действующих лиц. Если Соннов – новый Раскольников, Падов ведет свою родословную от героев романа "Бесы", то образ Алеши, конечно, отсылает к "Братьям Карамазовым". Волшебное триединство романов Ф.М. Достоевского осталось за рамками спектакля.
Фокус зрительского внимания, очевидно, должен быть сосредоточен на образе Анатолия Падова. "Любимчик загробного мира" удостоился даже упоминания отчества в списке действующих лиц.
В романе обращение Анатолий Юрьевич звучит лишь дважды – и все из уст Клавуши, хозяйки Лебединого. Актер Дехиар Гусев столкнулся со сложной задачей, ведь ему требовалось сыграть идейного вождя, который никаких идей со сцены не провозглашает. Поскольку тема религии купирована и Христофорова на сцене нет, Падову просто не с кем вступать в словесные поединки.
Центральный женский образ пьесы - "Метафизическая куртизанка" Анна Барская. По иронии судьбы, исполнительница этой роли Елена Карпова занята и в другом проекте, основанном на советском материале, – спектакле "Девчата", который тоже идет в "Балтийском доме". Трудно представить более контрастные по духу произведения, чем повесть Бориса Бедного и роман Юрия Мамлеева, но кажется, актриса Елена Карпова играет одну и ту же роль – перед нами строптивая Анфиса, которая глубоко в душе все-таки верит в любовь.
Во второй части спектакля Барская как будто бы влюблена в Извицкого (его играет Егор Лесников, и этот образ, наверное, наиболее приближен к мамлеевской системе координат). Драматическое напряжение основано на том, что Извицкий не любит Анну: он до умопомрачения влюблен в самого себя. Актриса играет романтическую отверженность, хотя это не очень-то согласуется с внутренней логикой героини: дело в том, что Анна тоже адепт религии собственного я. "Всё в Я и для Я", – говорит она Христофорову, рассказывая "об усладе солипсизма" в предпоследней главе романа.
Да и вообще, кто такая Анна Барская? Если коротко, это ведьма. Она аплодирует живодерам и любит припечатать фразой типа "труп – это кал потустороннего". Стоит ли искать здесь что-то трепетное и нежное? Как вместо яркого образа живодерки и ведьмы, влюбленной в себя, зрители получили едва ли не сериальный образ мелодраматической девушки, которая ждет "того самого".
А заслуженная артистка России Клавдия Белова, появляясь в "Шатунах", дарит зрителям все свое человеческое обаяние, но ведь она играет Клаву, ту самую сестру Федора Соннова, которая умиляется его преступлениям. Возможно, это прозвучит дико, но актеры слишком человечные, слишком жалостливые к своим персонажам. Как будто они пытаются дойти до глубокого психологизма, путешествуя в мире грибов и бактерий.
Сведено к минимуму и значение большой семьи Фомичевых. На сцене мы увидим только Лидиньку Фомичеву и Павла Краснорукова. Фомичевы – это соседи Клавы по дому в Лебедином. Разнообразных уродств автор отмерил им в босхианском масштабе. А еще в мире "Шатунов" полно соглядатаев: все время кто-то подслушивает, трется у ворот, подходит к чужим окнам. Вот эти второстепенные персонажи и создают мрачный фон для романного повествования.
Из всех Фомичевых выведены на сцену только Лидочка (Клавдия Белова) и ее муж Павел (Егор Лесников). Они появляются в самом начале спектакля и пропевают историю своих взаимоотношений на манер опереточных актеров. Прием очень удачный. Элемент буффонады позволяет безболезненно ввести зрителя в выморочный мир "Шатунов", сохраняет дистанцию между словом и визуальным образом.
А что с главным героем (первоначально главным)? В начале спектакля нам показано рождение такого человека, как Федор Соннов. Среда, породившая чудовище, убедительно показана в сценографии. Художник Екатерина Гофман использует материалы XX века, грубые, вещественные, неяркие: советские стулья и их остовы, куски поролона, мутные зеркальные поверхности. Визуальная доминанта – огромное поролоновое яйцо в глубине сцены, от которого вправо и влево расходится частокол "куриных" когтей. Сбоку стоит обитое поролоном пианино. Как в титрах к сериалу "Ходячие мертвецы", бешено бегут стрелки на часах.
Явившись в этот мир, насыщенный знаками больного сознания, вроде игрушек, прибитых к полу, Соннов натыкается на острые углы, корчится от боли, зябнет. Словом, страдает. Этот герой в исполнении Алексея Кормилкина своей симпатичной придурковатостью скорее напоминает князя Мышкина из фильма "Даун Хаус", чем ту свирепую рожу, которую изобразил в романе Мамлеев. История женитьбы родителей Федора, показанная им в лицах, а точнее, "в телах" – еще один удачный эпизод спектакля.
---
Удивительно, но это вообще первая большая постановка романа Юрия Мамлеева в театре. Полноценный спектакль, который идет два часа. Смелый поступок учеников Анатолия Праудина, потому что для театра андеграундная литература, как и литература современная, – это до сих пор не освоенная территория. Вот почему интересны любые опыты по расширению классического репертуара и вот почему все эти опыты стоит приветствовать.
Александра Бутенко
Фото: Театр "Балтийский дом", официальный сайт
Обсуждение ( 0 ) Посмотреть все